История вокруг Новосбирской оперы обозначила еще одну проблему: узурпации прав на свободу творческими людьми.
Защитники ЛИЧНОЙ творческой свободы режиссера Кулябина как-то не допускают мысли о том, что всё то же ЛИЧНОЕ религиозное чувство в человеке заставляет христианское сообщество восставать против спектакля.
Понять это, наверное, непросто, если нет веры, но странно, что сторонники демократических свобод не хотят уважать право других — право не быть оскорбленными! Парадоксально, но наши доморощенные европейцы не готовы принять европейское отношение к законности, и к общежительной солидарности — то есть полагать законность благом, и считать, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Спектакль «Тангейзер» как раз и продемонстрировал тип отрицательной инфантильной свободы: я так вижу, потому что я так хочу.
Господство такой свободы есть форма творческого беззакония или свобода мародера по отношению к классике, что, увы, привело к печальным последствиям: наш человек (а особенно именно профессионал в искусстве) совершенно перестал различать подделку и подлинность, норму и ее искажение.
Между тем свобода для христиан ничуть не меньшая ценность, чем для художников. Стоит напомнить, что именно христианство стало величайшим метафизическим фундаментом всего подлинного в культуре и поставило человека так высоко, как не способна сделать сегодня никакая якобы демократическая культура: именно в христианском мире важно спасение даже одной человеческой души. Одной и каждой… Ну, а если уж сравнивать страдания в советский период художников и православных, их травмированность историей будет все же несколько разной — как-то неловко напоминать режиссеру Кулябину о сотнях и тысячах мучениках за веру.
Зачем Кулябину нужна свобода? Послушаем его самого. Он признавался, что о магистральных темах своего творчества он «не думает». «Пиковая дама», «Онегин» — это, по его словам, спектакли «о бессмысленности жизни как таковой, о пустоте. О том, что смысла нет ни в обществе, ни в борьбе с ним. „Онегин“, наверное, самый личный мой спектакль».
Как-то странно несколько миллионов рублей выкладывать из федерального бюджета за «пустоту» и за свободу такой интерпретации классики. Все-таки для такого типа свободы требуется частный театр и личные средства.
Активация классики
Собственно, борьба за классику сегодня это и есть борьба за национальную культуру, за то, чтобы несколько охладить пыл интеллектуальной челяди, силой (премиями, статьями, контролем за продвижением имен) заталкивающей отечественный театр на европейские задворки. Именно «задворки», потому как «для того, чтобы понимать Европу, менее всего нужно быть западником» (Н. Страхов). Тот, кто глух к типу русской культуры, не поймет ничего и в культуре европейской, а потому «на сторонниках русской самобытности лежит ответственность за постижение самобытности Запада» (Н. П. Ильин), то есть они могут и должны увидеть Европу подлинных ценностей и европейцев, способных отличать подлинное от мнимого.
Совершенно не случайно, в головах русскоговорящих «российских европейцев» возникают такие мысли: «Европеизацию нашего искусства, в частности — театрального, наша власть пережить не в состоянии». А зачем, собственно не только власти, но и всем другим переживать «европеизацию театра», в устах критика так напоминающую «социализацию театра», «атеизацию театра», «демократизацию театра» 20-х годов XX века, когда классика («академическое старье») вызывала не меньше злобы, чем сейчас?! Классика и традиция воспринимаются как главные препятствия на пути культуры без границ (культуры наднациональной, не имеющей ни географических, ни этических и эстетических границ). А потому конфликт между Вагнером и Кулябиным, между Достоевским и Серебренниковым — это конфликт глубоко принципиальный, этнокультурный, являющийся совсем не следствием вкусов «маргинального» православного сообщества. Если «Онегин» — о пустоте, то Кулябин вполне европеец (в толковании «челяди», привязанной к маргинальной и энтропийной европейской культуре, утратившей собственную культурную идентичность). Напомню, что и сам Вагнер испытал на себе грубые наскоки модернистов: именно при его жизни они появились в культурном пространстве как типаж, глубоко чуждый композитору: это они уже научились новому — «сочинять музыку, не испытывая вдохновения», так что сам Вагнер немедленно и определенно стал защищать «старый мир» («немецкий мир»).
Итак, если ты свободен, то ты априори должен быть против государства; а если ты классику полагаешь «столпом», то ты за «режим». Простенько и «со вкусом». И никогда не возникает мысли в свободной голове о том, что именно государство и гарантирует тебе свободу, что можно быть суверенными территориально, но при этом потерять национальный и культурный суверенитеты. Впрочем, они давно и сознательно потеряли культурный суверенитет, чего, собственно, и жаждали. Только им все равно почему-то страшно.
Страшно от того, что происходит в России: страшно, что Крым наш, что консервативные ценности большинства никак не удается потеснить либеральными ценностями мизерного меньшинства; что официальная государственная культура восстанавливается в нормальных пределах, а содержание классики — это нечто иное чем тупик, пустота и шок. И что подлинное новаторство и эксперимент всегда требуют огромного творческого труда.
Режиссер Тимофей Кулябин — жертва современного театрального процесса, в котором господствовали десятилетие тренды, рассчитанные на «раскол зала», «на атомизацию людей», когда задача — не «объединить зал в общем порыве», а «разъединить, чтобы каждый искал свой ответ на какой-то вопрос» (из журнала «Театр»).
Вопрос о классике есть вопрос о русской культуре. Так было в советское время, когда русское высвобождалось в творчестве «деревенщиков», «в новой военной прозе», — освобождалось от уравниловки интернациональной идеологии. 21 декабря 1977 года в Центральном доме литераторов прошла знаменитая публичная дискуссия «Классика и мы», в которой сошлись в интеллектуальной схватке, с одной стороны, С. Куняев, В. Кожинов, М. Лобанов, П. Палиевский, Ю. Селезнев и др., а с другой — И. Роднянская, Е. Евтушенко и др. «Политически выверенную» позицию занимали Ф. Кузнецов и Е. Сидоров. Тогда с русской культурой, помимо жгучего интернационализма, боролись с помощью релятивизма и амбивалентности, а вопрос об интерпретациях классики тоже стоял весьма остро.
«И ни крупицей души я ему не обязан,
Как я ни мучил себя по чужому подобью»…
(О. Мандельштам)
Не обязан Кулябин ни Пушкину, ни Вагнеру! Обязанным быть трудно.
Капитолина Кокшенева
Источник: http://www.stoletie.ru/kultura/delo_tangejzera_956.htm
Идет загрузка ...
